Отголоски войны в моей семье

Дата добавления: 08.05.2018, 00:00:00

В хорошие, легкомысленные дни мне иногда кажется, что война была очень и очень давно, что это было так давно, что отголоски ее еле-еле слышны, почти не долетают до моего 21 века. Конечно же это не правда. Меня от войны отделяет всего лишь одно поколение - поколение моих родителей. Родители же моих родителей знают войну не понаслышке. Они жили в это время.

 

Мне повезло родиться в семье людей чьи малые родины находятся на значительном расстоянии друг от друга. Я действительно считаю, что мне в этом смысле страшно повезло. Я с детства путешествовала и будто переселялась из одного мира в другой. Юг - это место, где родилась мама, там растут абрикосовые деревья, там степь, там высокие заборы из шифера, белые глиняные хатки, крытые соломой, бахчи и цветущие сады-огороды, которые нужно поливать с помощью специального "поливального мотора" каждые три-четыре дня.

 

Когда я вспоминаю детство, я вспоминаю синие ворота, крыльцо, которое больше похоже на длинную веранду, всю увитую виноградом, дом с резными ставнями, погреб с дубовыми бочками,кусты роз, колодец, который на юге почему-то называют бассейном, бабушку, жарящую пирожки и меня, пристающую к ней. Иногда бабушка рассказывала мне про войну. Нехотя, кратко, отрывисто. Бывает возмущалась:"Не хочешь есть капусту?! Я в твои годы бывало траву в войну ела!" В ответ на это я смеюсь. Траву! Ну что за глупости!

 

Или я ее спрашивала:"А ты знаешь английский?" Она говорит:"Нет. Немецкий знаю. Когда в школе училась- война была, немцы у нас квартировались, мы с сестрами подслушивали их разговоры, а иногда они сами нас учили. Вот смотри, до сих пор помню: айн, цвай, драй..."

На меня этот рассказ не производит особого впечатления: нестрашные какие-то у бабушки немцы выходят. То ли дело в книгах..

.

 

Однажды я интересуюсь почему у нас в огороде автобусное сидение лежит. Бабушка фыркает, говорит:"Дед твой притащил! Он водителем автобуса работал."

Деда моего давно нет. Он умер когда мне было четыре года. Я его совсем не помню. Он для меня - это странное автобусное сидение, годами лежащее возле кустов с малиной в огороде, мотоцикл, стоящий в гараже и могилка на кладбище до которого нужно идти долго-долго, по страшной жаре. Жару я не люблю, на улице перебегаю из одной тени в другую, мама подгоняет, сердится. Потом мы долго ищем могилу, на кладбище ни единой тени - памятники, памятники да степь.

 

Дедушку я не помню, но мама иногда мне о нем рассказывает. Говорит:"Ты была тогда совсем маленькая, а он посмотрел на тебя и сказал:"Красавица! Вот только уши-то будут у нее лопоухие!" А я ему говорю:"Что за бред, у моего ребенка не будет лопоухих ушей!"

Ну что я могу сказать: дедуля был прав: у маминого ребенка лопоухие уши.

 

Еще мама рассказывает: "Помнишь ту заплатку на крыльце? Это он сделал. Там щель была, небольшая такая щель. Никто ее не трогал, а потом ты родилась и дедушка испугался, что ножка у тебя застрянет..."

Эта заплатка, закрывающая щель, оставалась на крыльце даже когда мне исполнилось 15 лет и бабушка продала дом. Мы уехали - а заплатка осталась.

 

Иногда бабушка рассказывала мне о деде:"Ему было 17 лет тогда. Он пас овец. Подъехали немцы на мотоцикле и все... Угнали его в плен. В Германию." "В Германию?" - переспрашиваю я. Мне не верится что из этой степи, где до Эльбруса ближе, чем до Москвы, можно угнать кого-то в Германию.

Судя по всему, дедушка мой в Германии был так называемым "восточным рабочим".

 

 

"Он в плену деревья валил. Работал так. Его старшие подкармливали. Надеялись, что он выживет и вернется. Он вернулся. А его в тюрьму здесь посадили."

 

"Чего?!" - спрашиваю я. Это уже совсем байки, как я считаю, - "Зачем же ты тогда за него замуж вышла, если он в тюрьме сидел?!"

 

Бабушка пожимает плечами, а потом, спустя пару лет, мимоходом рассказывает мне, что дедушка очень тяжело переживал каждое 9 мая. Потому что всем вручали медали, всех благодарили, а его однажды кто-то спьяну назвал врагом и перебежчиком...

Как я уже говорила места рождения моих родителей разделяют довольно-таки значительно расстояние. Папа родился на севере. Там нет высоких заборов и ворот. Там калитки и низенькие, реечатые заборчики, через которые очень легко заглянуть во двор.

 

В деревне, где жили мои дедушка с бабушкой не было магазинов. Вымирала деревня. Была автолавка по средам и субботам и гигантские, с футбольное поле огороды. У моих дедушки с бабушкой таких огородов было три штуки. И на каждом что-то росло. Этот факт меня страшно печалил. Потому что все, что росло нужно было полоть, копать и сажать, а я никогда не была человеком земли.

Еще там была баня: деревянная, жаркая и из-за этого страшно ненавистная мне. Был сеновал, коровник и корова по имени Милена, коза была, речка Унжа была, клюква на болотах и леса, леса, леса. Кругом леса. Как-то раз бабушка пошла в лес за какими-то ягодами и не возвращалась часов восемь. Заблудилась.

 

Папа однажды показал мне дом, где он родился. Я тогда не могла поверить, что он в этом доме взаправду родился. В моем сознании все дети в роддомах рождались, а папа вдруг объявляет, что он в старом доме появился на свет, семимесячным и его бабушка (моя стало быть прабабушка) его сразу в печку положила - иначе бы умер.

 

Тот дом стоит в совсем заброшенной деревне. Колхоз там закрыли и деревня сразу вымерла. Было это лет двадцать назад.

По дороге папа показывает зарубки на столбах - он их оставлял, когда на лыжах в 14 лет катался. Зарубки хорошие, четкие. Даже не верится, что их оставлял мой 14-летний папа.

Дом, в который меня папа приводит большой и наполовину разрушенный. В крыше видна дыра. В доме еще года два назад жила папина тетка, которая покинула его внезапно, не собрав вещи, поэтому дом все же чуть-чуть обитаем. Там даже фотографии на стенах есть.

 

"Это твой двоюродный дедушка Константин," - говорит мне папа и добавляет: " Он жил на Украине. Это Фаина, твоя двоюродная бабушка. А это твоя прабабушка Настасья. А это твой дедушка. Ему тут девять лет."

Папа лезет на чердак и я вижу как он ходит по чердаку - в потолке дыры. Папа находит прапрабабушкино веретено, какие-то письма, свои старые детские ботиночки и свой учебник по математике. Когда папа спускается с чердака и принимается задумчиво рассматривать косяк рядом с печкой - там отмечен его рост в возрасте от 0 до 12 лет - я незаметно краду у старого дома фотографию светловолосого и голубоглазого джентльмена.

Фотография старая, но очень хорошая - наклеена на твердый картон и оттого выглядит совершенно не потрепанной. Больше всего мне в фотографии нравятся пуговицы на рубашке у джентльмена. Они мне до сих пор прекрасными кажутся.

Вот так я тайком от папы и унесла из его старого дома эту фотографию, а потом привезла ее в Москву. Она лежала в ящике стола года два или даже три, а потом ее увидел папа, вытаращил глаза и спросил откуда у меня фотография его деда.

Папиного деда звали Александром Федоровичем. Он родился в 1893 году. А умер... Никто не знал когда он умер. И где. Говорили: в Германии, в 45.

 

У Александра Федоровича было три дочери: Екатерина, Фаина, Александра. И два сына: Константин и Леонид.

Александр Федорович родился в Российской империи, участвовал в гражданской войне, женился, завел детей, а потом началась Великая Отечественная война и его призвали.

Хотя, сначала призвали Константина, его старшего сына. Константин тогда уже жил на Украине и у него там была жена и двое детей. Он стал рядовым гвардейского стрелкового полка, получил несколько медалей за отвагу и погиб 17 мая 1944 года.

 

Константин был одним из тех, 13 убитых. Странно это - теперь быть на пять лет старше своего двоюродного дедушки.

 

Леонида, младшего сына Александра Федоровича и по совместительству моего будущего дедушку, не призывали. Сложно призвать на фронт четырехлетнего ребенка.

От прадедушки Александра Федоровича в нашей семье остались письма, которые он посылал семье с фронта. Маленькие, исписанные аккуратным, круглым, немного детским почерком, треугольнички. Мне он понравился по этим письмам. Они все начинались одинаково: он приветствовал жену, всех детей (называя всех по имени и отчеству), а потом рассказывал про то как живет, старательно опуская все тяжелые подробности. Но после апреля 44, когда погиб его старший сын, его письма окончательно стали безликими и наполненными тоской. Мне кажется, он не надеялся выбраться из этой мясорубки. Сына он пережил на 1 год 1 месяц и 5 дней.

 

Еще немного о моем дедушке. У нас есть его медаль за отвагу. Он захватил в бою четырех немцев.

 

И все. Похоронку прабабушка Настасья потеряла.

Лишь года три-четыре назад я нашла на ОБД Мемориал дату и место его смерти. 22 апреля 1945 года. Германия, Бранденбург, населенный пункт Хорнов, северная окраина гражданского кладбища, братское кладбище, могила № 3, с юга 4.

 

 

Вот здесь и похоронен мой дедушка.

В донесении о безвозвратных потерях было кратко написано:"Умер от ран". Какие это были раны никто не знает. Что с ним случилось, страдал ли он, надеялся ли выжить? Никто этого не знает и не узнает уже, наверное, никогда.

 

Когда-то, еще в детстве, я спросила у своей бабушки:"А какого цвета у тебя раньше были волосы?"

Бабушка, помнится, посмотрела на меня тогда как на сумасшедшую, ответила:"Какого-какого, такого же как сейчас!" И лишь потом вспомнила, что волосы-то у нее сейчас белые, седые. "Русая я была, тогда я была русая..." - сказала она и я сейчас вспомнила это случай и поняла, что война же была совсем недавно. Между ней и нынешней мирной жизнью прошел такой короткий срок, что моя бабушка даже не заметила как поседела и превратилась в мою бабушку.

 

В прошлом октябре она умерла а вместе с ней умер и военный суп из лебеды, и молитвы о том, чтобы ее отец вернулся живым с фронта, и воспоминания о подслушанных немецких разговорах и первая встреча с моим дедом и еще множество-множество историй.

 

Когда-нибудь, когда у меня появятся дети, а потом и внуки, я буду пересказывать им рассказы моих бабушек и дедушек о войне и, наверное, они будут в них верить еще меньше, чем я когда-то...

Всем мирного неба над головой!

 

Добавить сообщение
* Поля обязательные для заполнения.