Автор статьи: Алексей Беляков
Источник: dochkimateri.com
Колыбельная от папы
Фото Е. Васюкова
Кто сочинил самую известную в мире колыбельную? Да, это была не женщина. Про «рыбки уснули в пруду» написал мужчина – Моцарт. И сделал это незадолго до смерти. Так что потом еще долго спорили – Моцарт, не Моцарт, может, впопыхах собирая архив после внезапно почившего 36-летнего гения кто-то тиснул туда свою песенку и прославился на века?
Но мы уверены - это Моцарт, и написана она кому-то из двух его выживших детей. И что в ней такого немоцартианского? Валькирии не проносятся? Но вообще я не об исследовании мелодических ладов тех «птичек, что уснули в саду». Я вдруг задался вопросом – а многие ли мужчины поют детям колыбельные? Про сочинение не смею и спросить, хотя, скажем, Джон Леннон сочинил lullaby своему сыну Джулиану, а доверить исполнил доброму дядюшке Ринго – и премилая вещь получилась – Good Night, послушайте, это, кажется из битловского альбома 1968 года.
Но что поем мы сами, убаюкивая детей? Это либо невнятное мычание с перирфразом тех же «рыбок», которые затесались то в пионерский отряд, то в меню японского ресторана. Либо просто «ай-йя-яй, засыпааай». Отцы – не удальцы на выдумку. Театральный режиссер и продюсер Эдуард Бояков вообще признается, что укладывание сына Захара доверяет жене Людмиле, а уж если Захар оказывается в его объятиях, начинается «мистерия-буфф» только в легком варианте. «Ну начинаю с обычного Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, придет серенький волчок и…. Ну а потом импровизирую – просто пою, общаюсь, как акын...»
Кстати, этот эпохальный Волчок не зря выведен режиссером Норштейном в “Сказке сказок” – он-то в результате становится архетипическим – простите за выражение – колыбельщиком. Мало кто знает, что глаза этого Волчка… впрочем, не уверен, что стоит об этом – ну да что уж? Его глаза Норштейн нашел на фотографии котенка, которого только что пытались утопить. Возможно, те самые дети, кототорым про волчка не допели мамаши. Короче, такими художник и нарисовал их. Глаза, вытащенного из вечной мути и мглы, волчка.
Но что мы про волчков? Что поют еше? Поэт Тимур Кибиров – не без труда – дочке его уже 25 лет – припомнил про того же сакраментального волчка. А еще! Вот такой шедевр:
Течет реченька да по песочечку,
К бережочку сносит,
А молодой жиган, молодой жульман
Начальничка просит:
«А ты начальничек, да: ты полковничек,
Отпусти на волю,
Повидать бы мне, повстречать бы мне
Милую зазнобу!»
Песня жиганская-хулиганская и с довольно жутким финалом:
«А я Раечка, вороваечка,
Смерти не боюся.
А подайте мне вы начальничка —
Крови я напьюся!»
Вспомнишь тут глазки утопленного котенка. Однако дочка Саша под кровожадную Раечку премило засыпала. Ей же, трехмесячной, неведомы были кошмары Гражданской войны. Лучше бы и сейчас были не ведомы. А песня протяжная, жалостливая, как вся наша жизнь – от Каспия до Космоса. Ну из мирных Тимур любил напевать «Ночь коротка – спят облака…» Эта вещь композитора Фрадкина и поэта Долматовского – просто магическая. Волшебная флейта, а не песня. Попробуйте спеть детям, отключатся тут же. Проверено. Слова можете уже сами подбирать: «Хоть у нас с вами разный айфон и далеко отсюда мой дом…» Или: «В этом клубе отстой, и шеф-повар дурной, но скажите хоть слова…» Не думаю, что моя добрая знакомая Таня Долматовская, сама – мать троих крошек, наследников текста поэта, будет решительно возражать. Не с эстрады же исполнять – в интерьере детской.
Советские песни обладают магической колыбельной притягательностью. То ли рифмикой, то ли строфикой, то ли энергией векового покоя и порядка, в них заложенных.
Музыкант Сергей Мазаев сознался, что своих детей, ныне уже весьма подросших, укладывал таким репертуаром: «Там вдали, за рекой, загорались огни...» или «Шел отряд по бережку, шел издалека...» или «Мы красные кавалеристы и про нас...»
«Вот такой был революционный подход к укачиванию», – резюмирует Мазаев.
А мог бы петь блюзы, спиритчуэллзы, не говоря уже про «Прекрасное далеко» или что-то там про алый шиповник из «Юноны и Авось». Не, не канают.
Ладно. Я решил сделать выборку репрезентативней, а то у нас фигуранты сплошь из клуба «за 40». И какая неприятность. Молодые отцы, которым, скажем, 23-28, практически не поют колыбельных. Да, укачивают, мычат, но не поют. Нашлось одно исключение, правда, тоже музыкант из модной группы Elektra Monsterz, басист Александр Егоршин, которому 24 года. Он мучался-мучался и вспомнил-таки, что пел сыну «Где-то на белом свете…», а еше «Там за туманами» группы «Любэ». Ну тут можно только отдать честь композитору Матвиенко, который столь виртуозно стилизовал мелодию под ту же советскую музыку.
Впрочем, Александр не без гордости заметил, что сейчас его сыну Пете больше нравится песня «Крым» родной папиной группы. Без дурацких политических намеков.
Но что же я сам? Своим старшим детям, одному скоро 19, а другой – 13, я, кроме многострадального волчка, ничего не пел. Но год назад, когда родилась Кира, у меня открылись способности. Нет, я не стал горланить арии Риголетто в дУше. Но, черт возьми? – подумал я – с юности я знаю этих песенок столько, что на десять альбомов хватит. Я же рос среди бардов, КСП, дежурил по апрелю и искал солнышки лесные в последних троллейбусах. Родители - геологи и работали в Магадане – это многое объясняет. Хуже того – я это все довольно сносно бренчал. Но тут бренчать не требуется: руки заняты. Поэтому стал петь. За прошедшие тридцать лет я почти не забыл слова. И запел. Бардовские песни – они же протяжные и умиротворяющие. И такие печальные. Короче, мы садимся в кресло, Кира кладет мне голову на грудь и уже прмерно на третьем Окуджаве или Визборе сладко спит. А я-то не останавливаюсь, мой ностальгический троллейбус все кружит по Москве. Мне ведь тоже хорошо.
…Была у брутального Визбора одна трогательная песенка, все слова хочу подучить:
…В инее провода. В сумерках города.
Вот ведь взошла звезда, чтобы светить всегда.
Чтобы будить в метель. Чтобы стелить постель.
Чтобы качать всю ночь у колыбели дочь.
Текст: Алексей Беляков
Иллюстрация: Александр Голубев
