Культурная история имени: Светлана. Часть IV

Дата добавления: 07.12.2017, 00:00:00

Антропонимический взрыв, который произошел в России после 1917 г., значительно увеличил количество употребительных имен за счет различного рода экзотики – иностранных, выдуманных, древне­русских и псевдодревнерусских имен81. Большинство имен, появив­шихся в результате антропонимического эксперимента 1920–30-х гг. (некоторые из которых носили курьезный характер), вскоре вышло из употребления, с некоторыми общество более или менее свыклось, и лишь несколько из них, прочно закрепившись в русском именнике, стали восприниматься как вполне ординарные имена. Среди послед­них, принятых и вполне освоенных, первое место принадлежит Свет­лане. В. А. Никонов пишет по этому поводу: «Из "новых" имен дово­енных лет вошли в современный именник очень немногие. Некоторые оказались удачными и так привились, что теперь неощутима разно­родность между греческим именем Татьяна и новым, вошедшим в послереволюционные годы именем Светлана»82.

Приобретение в первые послереволюционные годы чувства «антропонимической свободы», освобождение от диктата святцев, сдерживавших имятворческую инициативу, пришлось на то время, когда баллада «Светлана» была еще «на слуху» молодых родителей, отчего имя ее героини и попало в список новых имен. На первых порах росту общественных симпатий к этому имени способствова­ли не только память о балладе Жуковского, но и его несомненная благозвучность, соответствие модели других русских женских имен на -на {Татьяна, Елена, Ирина), а также соотнесенность со словами свет, светлый, несущими в себе положительную смысловую и эмо­циональную окраску.

В дальнейшем утверждению имени Светлана способствовал ряд факторов общественного характера. В условиях социалистической действительности произошло частичное переосмысление этого име­ни – оно получило дополнительную, «советскую», окраску, согласу­ясь с новой символикой понятия светлый и ассоциируясь с новыми спектрами значений слова свет (свет коммунизма, светлый путь, светлое будущее и пр.), что, соответствуя романтическим настроени­ям времени, безусловно импонировало молодым родителям. «Какие прекрасные родители: называете ребенка таким новым, современным именем», – как сказали в ЗАГСе родителям одной из Светлан, родив­шейся в 1928 г.

Специалисты по русской антропонимике, характеризуя антропонимическую картину послереволюционного времени, относят Светлану к категории «очень редких» имен. Однако оно обнаруживало в то вре­мя явную тенденцию к росту, постепенно превращаясь в одно из люби­мых имен как культурной, так и партийной советской элиты: в 1920 г. дочь Светлана родилась у знаменитого тенора Л. В. Собинова83, в 1923 г. дочь Светлана родилась у Н. И. Бухарина, в 1924 г. (или 1925) тем же именем была названа дочь известного советского военачальни­ка М. Н. Тухачевского. Одной из Светлан послереволюционного поко­ления суждено было сыграть в истории этого имени особую роль.

V

28 февраля 1926 г. дочь Светлана родилась у И. В. Сталина. Это был третий ребенок Сталина. В 1907 г. у его первой жены Екатерины Сванидзе родился сын, названный Яковом; в 1921 г. вторая жена Ста­лина Надежда Аллилуева родила ему сына Василия. Сыновьям, как видим, были даны традиционные христианские имена. Светлана вы­падает из этого ряда.

У кого и как возникла мысль из всего репертуара женских имен выбрать для новорожденной весьма экзотическое в то время имя, не­известно. Сама Светлана Аллилуева (Сталина) в книгах, написанных ею в 1960–1980-х гг., относясь, по-видимому, к своему имени как к совершенно ординарному, по этому поводу ничего не пишет. Пред­положения на этот счет высказал М. Вайскопф в недавно вышедшей книге «Писатель Сталин». Обсуждая проблему «кавказского субстра­та» в личности Сталина, М. Вайскопф сближает имя дочери Сталина с его псевдонимом, с одной стороны, и с кавказской мифологией – с другой. В представлении Сталина имя Светлана связывалось, по мне­нию М. Вайскопфа, с именем матери героя нартовского эпоса Сослана или Сосырко (в переводе – Стального, откуда, как он считает, проис­ходит и псевдоним Сталина). Мать этого Сослана, Сатбна – мудрая вещунья, чародейка и отравительница, родившаяся из трупа женщи­ны, оскверненной небожителем. Таким образом, Сталин дает своей дочери имя (а М. Вайскопф не сомневается в том, что это был выбор Сталина), «напоминающее о матери эпического Сослана – светозар­ной Сатбне...»84. Когда Светлана была ребенком (до гибели матери в 1932 г.), Сталин, как отмечает М. Вайскопф, «с совершенно избы­точным постоянством, обыгрывает ее зловещее детское прозвище»85: в письмах к жене (также уроженке Кавказа), упоминая о дочери, он «почти всегда называет ее Сатанка». Когда жены не стало, Сталин из­меняет Сатанку на Сетанку, якобы для того, чтобы «избежать обид­ных и непонятных для девочки коннотаций»86.

Представляется сомнительным, что, выбирая имя для дочери, Ста­лин не только вспомнил нартовский эпос, но восстановил в своем со­знании имена его героев и их мифологические функции – и все это только для того, чтобы назвать дочь именем, ассоциирующимся с мате­рью Сослана, то есть с его собственным именем-псевдонимом. Дума­ется, что дело обстояло проще. Сама Светлана пишет по этому поводу: «Называл он меня (лет до шестнадцати, наверное) "Сетанка" – это я так себя называла, когда я была маленькая»87. В результате возникло домашнее имя – Сатанка/Сятанка/Сетанка (а по моим наблюдени­ям, все три варианта встречаются в семейном языке, без какой бы то ни было системы), что вполне соответствует ассимиляционным зако­номерностям детского языка. Девочку ласково называли Светланкой, и потому она стала звать себя Сятанкой/Сетанкой, и это ее самона­звание было усвоено старшими. В письме к Сталину от 21 сентября 1931 г. Надежда Аллилуева пишет: «Направляю тебе "семейную кор­респонденцию". Светланино письмо с переводом, т. к. ты вряд ли раз­берешь все те важные обстоятельства, о которых она пишет» ...

... В этом письме рукою самой Светланы сделана подпись: «Твоя Сятанка»88.

Эффектная концепция М. Вайскопфа представляется надуманной и (в данном случае) без особой нужды демонизирующей образ ее отца. Кроме того, эта концепция не учитывает специфики имени Светлана в 1920-х гг., о чем говорилось выше. И наконец, есть основания усом­ниться в том, что имя Светлана было выбрано самим Сталиным.

Надежда Аллилуева родила дочь в Ленинграде, куда она приехала к родителям за несколько месяцев до родов и вернулась в Москву, ког­да девочке было около трех месяцев. Б. Бажанов, бывший с 1923 по 1928 г. секретарем Сталина, много общавшийся с его женой и «даже несколько подружившийся» с ней, вспоминает: «Через некоторое вре­мя Надя исчезла, как потом оказалось, отправилась проводить послед­ние месяцы своей новой беременности к родителям в Ленинград. Когда она вернулась и я ее увидел, она мне сказала: "Вот, полюбуйтесь моим шедевром". Шедевру было месяца три, он был сморщенным комочком. Это была Светлана...»89.

Отъезд беременной Надежды Аллилуевой в Ленинград удивления не вызывает: женщины нередко едут рожать в родительский дом. Однако встает вопрос, почему она поступила так при рождении своего второго ребенка, в то время как первый (Василий) был рожден ею в Москве? Не стала ли причиной ее отъезда очередная размолвка с мужем, с которым к середине 1920-х гг. отношения становятся все более и более напряжен­ными? Дополнением к сведениям о рождении Светланы в Ленинграде является фрагмент из ее первой книги «Двадцать писем к другу» (1963), где сообщается: «Мамина сестра, Анна Сергеевна говорила мне не так давно, что в последние годы своей жизни маме все чаще приходило в го­лову – уйти от отца <...>. Как-то еще в 1926 году, когда мне было пол­года, родители рассорились, и мама, забрав меня, брата и няню, уехала в Ленинград к дедушке, чтобы больше не возвращаться»90. Некоторые детали этого инцидента были получены Светланой от ее няни: «Няня моя рассказывала мне, что отец позвонил из Москвы и хотел приехать "мириться" и забрать всех домой. Но мама ответила в телефон, не без злого остроумия: "Зачем тебе ехать, это будет слишком дорого стоить государству! Я приеду сама". И все возвратились домой...»91.

Тем самым получается, что либо Надежда Аллилуева на протяже­нии одного года уезжала к родителям дважды (причем на достаточно продолжительный срок), либо по прошествии тридцати лет (когда и состоялся у Светланы разговор с теткой об этом событии) время ссо­ры между Сталиным и Надеждой, приведшей к ее отъезду, смести­лось в сознании рассказчицы на несколько месяцев. Так или иначе, но можно с определенной степенью достоверности утверждать, что, рожая дочь, Надежда Аллилуева была в ссоре со своим мужем. Этот факт, на мой взгляд, делает правдоподобной версию о том, что имя для новорожденной выбиралось в его отсутствие и без его участия. В написанном еще из Ленинграда письме, адресованном матери Стали­на и датируемом 14 апреля 1926 г. (то есть через полтора месяца после рождения дочери), Надежда Аллилуева уже пишет о ней как о Свет­лане: «Дорогая мама Кэтэ! <...> Недавно я родила вам внучку, очень хорошую девочку, которую зовут Светланой»92.

Вполне возможно, что, будучи личностью вполне независимой и твердой, вопрос о наречении дочери она решила сама или же со сво­ими родителями. На выбор имени новорожденной могло повлиять и имя дочери Бухарина, с семьей которого в 1920-х – начале 1930-х гг. были близки как Сталин, так и его жена.

Не исключено, однако, что в процессе наречения внучки прини­мал участие и дед Светланы С. Я. Аллилуев. После долгих лет работы на разных железнодорожных предприятиях России, С. Я. Аллилуев в 1907 г. приезжает в Петербург, где начинает служить на должности ин­женера-электрика в «Обществе электрического освещения 1886 года», до конца жизни оказавшись связанным с электротехнической промыш­ленностью и строительством электростанций. Профессиональная де­ятельность деда Светланы, казалось бы, не имеющая никакого отноше­ния к выбору имени внучки, именно в 1920-е гг. могла оказаться в этом вопросе решающим фактором. В эпоху реализации плана ГОЭЛРО по электрификации страны имя Светлана приобрело коннотации, вовсе не присущие ему ранее. Производное от корня «свет», это имя «впитывая» в себя оттенки, отражающие дух времени, стало ассоциироваться не только с понятиями светлый путь, свет коммунизма и т. п., но и с понятием электрический свет. Связь имени Светлана с «электрической» семантикой начала возникать еще в дореволюционные годы: как уже говорилось, «Светланой» было названо Отделение электрических ламп. Это предприятие производило световые лампы накаливания, откуда возникла вошедшая в употребление аббревиатура свет- ла- на. В результате 1920-еи 1930-е гг. Светланой стали называть электрическую лампочку93. (Вспомним пастернаковское: «две женщины, как отблеск ламп "Светлана", горят и светят средь его тягот».)

Внедрение в производство и быт электрической энергии букваль­но «электрифицировало» эпоху. Не захотел ли С. Я. Аллилуев, старый партиец и атеист (а потому, конечно, не озабоченный проблемой кре­щения внучки и наречения ее по святцам), назвать ее именем, связан­ным с «электрической» символикой?

Тот факт, что дочь «гения всех времен и народов», «великого Ста­лина» звалась Светланой, не мог не сыграть роли в дальнейшей судьбе этого имени. Примеру Сталина последовал ряд других руководителей и деятелей советского государства, писателей, работников «культур­ного фронта» и рядовых граждан. Во второй половине 1920-х гг. до­чери Светланы рождаются у писателя М. А. Шолохова (1926), у бли­жайшего сподвижника Сталина В. М. Молотова (1929), у молодого драматурга А. Н. Афиногенова (1929), у генерального конструктора Артема Ивановича Микояна (брата Анастаса Ивановича) и др. К на­чалу 1930-х гг. имя дочери Сталина стало известно широким кругам советского общества. Не только на ее отца, но и на нее, стоящую на трибуне девочку, ежегодно 7 ноября и I мая были устремлены глаза ликующих демонстрантов94.

3 августа 1935 г. в «Правде» была воспроизведена фотография «То­варищ Сталин с дочерью Светланой». Так имя Светлана начало ассо­циироваться со Сталиным, а образ Светланы Сталиной превращался в один из символов времени. Все это, конечно, не могло не способство­вать возрастанию моды на имя Светлана. В результате возникла его связь с другими «именами идеологического звучания» – Владилен/ Владлен, Вилен, Ленина, Сталина и тому подобными95.

В популяризации имени дочери Сталина сыграл роль и начина­ющий поэт Сергей Михалков, который 28 февраля 1935 г. (как раз в день рождения Светланы Сталиной) опубликовал в газете «Известия» «колыбельную» под названием «Светлана»: «Я тебя будить не стану: / Ты до утренней зари / В темной комнате, Светлана, / Сны веселые смотри»96. Сам Михалков появление Светланы в качестве адреса­та «колыбельной» мотивирует желанием завоевать симпатию своей однокурсницы по Литинституту, носящей это имя. «Мог ли я поду­мать, – восклицает он, – что в моей судьбе такую роль сыграет слу­чайное совпадение имен моей знакомой девушки и любимой дочери "вождя народов"?!»97. Это «случайное совпадение», действительно, сыграло в судьбе автора «Дяди Степы» решающую роль, раз и навсег­да обеспечив ему расположение «отца всех народов». Рассказывая эту историю, Сергей Владимирович явно не учел того факта, что ад­ресат его «колыбельной», «однокурсница по Литинституту» должна бы была родиться еще до революции, а потому (как уже говорилось) имела слишком мало шансов быть названной Светланой. Поступок-Михалкова, как откровенно карьерный, получил освещение в ряде «непридуманных анекдотов» о Сталине98.

«Предполагаю, что много поколений детей нашей страны читало и знает это стихотворение», – простодушно пишет Михалков99. И он прав: колыбельная «Светлана» перепечатывалась многократно (каждый раз беспрепятственно получая на это разрешение Главного управления по контролю за зрелищами и репертуаром100), популя­ризируя как дочь Сталина, так и ее имя, частотность употребления которого в 1930-е гг. неуклонно растет. Подобно тому, как в XVIII в. именник дворянок отражал рост имен, носителями которых были царицы101, так в сталинскую эпоху явную тенденцию к росту об­наружило имя Светлана. Мои информанты старшего поколения, родившиеся в промежутке с 1930-х по начало 1950-х гг., не раз со смущением признавались, что они были названы в честь дочери Сталина.

О роли Жуковского в судьбе этого имени было забыто. Однако память об этом сохранили русские эмигранты первой волны. Когда в 1960-е гг. как в советской, так и в зарубежной печати поднялся шум по поводу «невозвращенства» Светланы Сталиной (к тому вре­мени ставшей Аллилуевой), ее имя вдруг оживило образ героини Жуковского. В ноябре 1967 г. в парижском журнале «Возрождение» было напечатано письмо в редакцию Ольги Керенской, выразившей свое возмущение по поводу того, что на обложке одного из номеров этого журнала воспроизведена фотография Светланы Аллилуевой и что в передовой статье о ней говорится как о «воплощении всего русского многострадания и героине». Автор письма видит в этом «моральное оскорбление всему русскому народу»'02. Через номер в том же журнале публикуется заметка Марины Старицкой, высту­пившей на защиту Светланы Аллилуевой. Старицкая пишет, что впервые она услышала о Светлане в связи с распространившимся слухом о ее заступничестве перед Сталиным за Ахматову (из-за чего якобы Ахматова и не была репрессирована): «Так я узнала, что у Сталина есть дочь с нежным именем из Жуковского "Светлана"» (Курсив мой. – Е. Д.)103.

Так через полтора столетия после создания Жуковским баллады «Светлана» были сближены, слившись в единый образ, две Светла­ны – «милое создание» знаменитого «балладника» и дочь «вождя всех времен и народов», давшие – каждая по-своему – толчок к ут­верждению имени Светлана.